В то время как над женскими сплетнями потешаются, считая их тривиальными и глупыми, мужские сплетни, особенно если они касаются женщин, принято считать теорией, гипотезой или даже фактом.
Андреа Дворкин (1946–2005), американская феминистка и критик
К счастью, я как раз допела заключительное «и все благодаря тебе». Появись он чуть раньше, наше триумфальное выступление могло бы провалиться.
Толпа взрывается восторженными аплодисментами, а мы с Шери раскланиваемся. Пока мы стоим, нагнувшись (а я, кстати, вижу, что бас-гитарист тянет шею посмотреть, что скрывается у нас под юбками – в моем случае, довольно многое, если он все же дотянется), Шери говорит:
– Господи, Лиззи, что он тут делает?
– Не знаю, – отвечаю я, чуть не плача. – Что мне делать?
– В каком смысле, что делать? Ты должна с ним поговорить.
– Не хочу с ним разговаривать! Я уже сказала ему все, что хотела.
– Видимо, ты сказала это недостаточно убедительно, – говорит Шери. – Сделай это еще раз.
Мы обе выпрямляемся, увидев, как одна из подружек Викки под крики «Давай, Лорена, давай!» взбирается на сцену и вырывает у нас микрофон.
– Привет, – говорит она нам. – Вы были великолепны. – Потом поворачивается к музыкантам и кричит:
– Парни, вы знаете «Леди Мармелад»?
Баз смотрит на Курта. Курт пожимает плечами.
– Мы сможем ее подобрать, – говорит бас-гитарист. И Курт начинает наигрывать ритм.
– Лиззи, – окликает меня Энди, стоя под сценой. Его жуткий красный кожаный пиджак при нем – перекинут через руку.
Как он меня нашел? Зачем приехал? Он же не любит меня. Я точно знаю, что не любит. К чему все это?
Господи, это, наверное, из-за орального секса. Ну точно! Вот уж не думала, что это такая мощная штука. Знала бы, ни за что бы не делала ему, клянусь.
Я начинаю спускаться со сцены, Шери за мной, твердя:
– Скажи ему, чтобы уезжал. Скажи, что не хочешь больше иметь с ним ничего общего и потребуешь для него судебного запрета приближаться к тебе. Уверена, у них во Франции есть такие штуки. Как думаешь…
Энди ждет меня у ступенек. Он бледен и взволнован.
– Лиз, – говорит он, когда я подхожу к нему, – вот ты где. Я искал тебя по всему поместью.
– Энди, что ты тут делаешь?
– Прости, Лиз, – он берет меня за руку, – но ты просто сбежала! Я не мог все это так оставить…
– Извините, – перебивает его дама с сильным техасским акцентом, – это вы та девушка, что сшила свадебное платье невесте?
– Нет, – говорю я, – я его не шила, только восстановила.
– Я хотела сказать вам, – продолжает дама, – что вы проделали превосходную работу. Платье великолепно. Просто шикарно. Ни за что не скажешь, что это ретро.
– Спасибо, – скромно отвечаю я.
Женщина отходит от нас, а я поворачиваюсь к Энди:
– Энди, даже не верится. Никогда еще ни один парень не бегал за мной по всей Европе, мы с тобой расстались.
– Нет, не расстались, – говорит Энди. – Ты меня бросила и даже не дала возможности все объяснить…
– Извините, мисс. – К нам подходит еще одна женщина. – Правда, что вы сшили свадебное платье для Викки?
– Нет, я его не шила, только восстановила. Это старое классическое платье. Я его просто почистила и подогнала по фигуре.
– Оно просто замечательное, – говорит женщина. – Очаровательное. И мне понравилось, как вы пели.
– О, спасибо, – отвечаю я, краснея. Когда она отходит, я говорю Энди: – Послушай, у нас с тобой просто не сложилось. Мне очень жаль. Ты не такой, каким казался мне раньше. И знаешь что, я и сама не такая, какой казалась себе.
Меня и саму удивляет то, что я говорю. Но это правда. Я уже не та девушка, что вышла из самолета в Хитроу. Хотя я сейчас в том же самом платье. Я уже совершенно другой человек. Еще не знаю, какой, но… другой.
– Правда, – говорю я Энди, сжимая его руку. – У меня нет никакой обиды на тебя. Мы просто совершили ошибку.
– Я не считаю наши отношения ошибкой, – отвечает Энди, и рука его крепче сжимает мою. И это вовсе не дружеское пожатие. Похоже, он и не собирается отпускать меня. – Думаю, это я сделал ошибку – много ошибок. Но, Лиззи, ты даже не дала мне возможности извиниться. Вот почему я приехал сюда. Я хочу попросить у тебя прощения и пригласить тебя куда-нибудь пообедать, а потом отвезти домой.
– Энди, – мягко говорю я. Наш разговор, и без того странный, приобретает еще более неправдоподобный оттенок благодаря музыкальному сопровождению. На сцене Лорена визжит в микрофон «Gitchy gitch уа уа da!» и выделывает такие па, от которых бас-гитарист расплывается в радостной улыбке.
– Как ты узнал, где меня искать? – спрашиваю я.
– Да ты мне сто раз в письмах писала, что твоя подруга будет месяц жить в шато Мирак на Дордони. Не так уж трудно найти. Обещай, что поедешь со мной домой, Лиз. Давай начнем все сначала. Клянусь, на этот раз все будет хорошо… Я буду другим.
– В Англию ты поедешь один, – говорю я спокойно. – Мои чувства прошли. Я была очень рада нашему знакомству, но, правда… Думаю, надо сказать друг другу «прощай».
Энди просто оторопел.
– Извините, – раздается чей-то голос. Я оборачиваюсь, ко мне обращается женщина средних лет. Вид у нее смущенный.
– Не хотела вам мешать, но я слышала, это вы восстановили свадебное платье. То есть, я полагаю, вы взяли старое платье и подогнали его?
– Да, так и есть. Господи, да что такое происходит?
– Понимаете – мне, право, неловко вас отрывать, – но моя дочь очень хочет надеть свадебное платье бабушки на свою свадьбу. Однако нам никак не удается найти, кто бы взялся… э-э… восстановить его. Все, к кому мы обращались, говорят, что ткань очень старая и хрупкая, и они боятся испортить платье.